В интервью Оксане Марченко известный музыкант Олег Карамазов рассказал о том, как пришел к вере Комментарии: 0 112ua.tv Телеведущая Оксана Марченко в рамках своего проекта «Паломница» пообщалась с известным киевским рок-музыкантом Олегом Карамазовым, который уже долгие годы является прихожанином Свято-Покровского Голосеевского монастыря.
Во время съемок музыкант рассказал о том, как пришел к вере, почему приезжает молиться именно в Голосеевский монастырь, где искать радость в жизни и почему для каждого человека так важно совершать милостыню.
Времена самых серьезных реставрационных работ по возрождению Голосеевской пустыни пришлись на начало 2000-х. В это же время прихожанами обители стали многие медийные личности и знаменитости. Одним из тех, кто помогал восстанавливать монастырь, был Олег Карамазов.
Олег Карамазов − лидер киевской рок-группы «Братья Карамазовы». Дебютный альбом музыканты записали в 1991 году, но он так и не был издан. Однако песня из него «Маленькая стая уходит в небо» стала народной и возглавила лучшие музыкальные рейтинги. Сейчас Олег Карамазов — руководитель международной организации, которая в 2007 году установила традицию ежегодного празднования Дня Крещения Руси как на церковном, так и на государственном уровне в Украине и России.
***
Оксана Марченко: Удивительно, что именно в Голосеевском монастыре есть сугубое почитание еще не канонизированных монахинь.
Олег Карамазов: Да, я знаю монахиню Елену. Это человек, который пожертвовал собой во имя маленьких детей, которые в годы войны выживали, и фактически отдал жизнь за них. То есть, может быть, среди них был мой отец, может быть, были наши с тобой родные. И я думаю, отсюда где-то мы это чувствуем своей душой.
Оксана Марченко: После Октябрьской революции в 20-х годах прошлого века советская власть закрыла Голосеевскую обитель. Монахов разогнали. Богатейшую территорию с полями, садами, фермами и конюшнями превратили в колхоз. В нем остались трудиться многие насельники Голосеевской обители. Монахи и монахини носили мирскую одежду и внешне ничем не отличались от обычных крестьян. В 30-е годы большевики взорвали главную святыню обители, храм «Живоносный источник». Тогда в знак протеста против власти-безбожника одна из голосеевских матушек стала открыто носить монашеские одежды. Ее звали монахиня Елена.
В то время доносов, массовых арестов и расстрелов верующих жизнь православного человека, тем более монаха, ничего не стоила. Матушка в черных одеждах каждый день была живой мишенью, но практически десять лет оставалась невредимой.
Ранним утром 22 июня 41-го года немецкие войска бомбили Киев. С начала Великой Отечественной войны через Голосеевскую пустынь пролегла вторая линия обороны города. Огороды и поля были сплошь усеяны минами. Начался голод. Живущие в колхозе матери не знали, чем кормить детей. Идти на заминированные поля не решался никто. Никто, кроме монахини Елены. Рискуя жизнью, она ежедневно собирала овощи и отдавала их голодающим. В октябре 41-го года монахиня Елена подорвалась на мине. Похоронили матушку на голосеевском монашеском кладбище, рядом с могилой ее любимого старца Алексея. На жестяной табличке, прибитой к кресту, была выцарапана лаконичная надпись «Елена».
Оксана Марченко: А вот твоя история какая была?
Олег Карамазов: Меня крестили буквально на третий или четвертый день. Мама и папа, молодые комсомольцы, в те времена все-таки отнесли меня прям из роддома в Свято-Троицкий собор Днепропетровска, где меня и крестили. Недавно я был в гостях у владыки Иринея, он показал чашу.
Оксана Марченко: В которой тебя крестили?
Олег Карамазов: Да. «Эта чаша с 50-х стоит, мы ее не меняли», — говорит владыка. И я вот, человек спокойный, вдруг меня вот просто, как иногда в смешных фильмах, когда у клоуна вот так вот брызжут слезы. Там я, наверное, налил пол вот этой чаши. Невероятное было какое-то просто совершенно состояние, неведомое мне до этого. А дальше рок-н-ролл, дальше скукотища после стадионных концертов и наблюдение березы, которая в окне поезда. Я думал, что ничего интересного больше в жизни не произойдет.
Оксана Марченко: У тебя тоже такие мысли были?
Олег Карамазов: Конечно. У меня была полная апатия.
Оксана Марченко: Потому что у меня такое, «все хорошее уже было»?
Олег Карамазов: Да. Наверное, от той пустоты, которая уже в душе. С одной стороны, ты благополучный человек, тебя любят другие люди, у тебя семья, у тебя все хорошо, дети, деньги, слава. Я так понял, что мне совершенно неинтересно жить, нет смысла и не хочется. Я позвонил своему другу-бизнесмену, говорю: «Володь, я еду в Киев, пусть меня встретят. Заедем ко мне, выпьем виски». И вдруг — это был в то время большой человек в Киеве, — прозвучал ответ о том, что «Олеж, не могу, я в монастыре, таскаю доски. Ногу пробил, кстати, гвоздем». Я говорю: «Каким гвоздем?». У Володи меньше восьми охранников никогда не было в жизни, сколько я его знал, поэтому я был поражен, что он здесь, в Голосеево, и меня это так удивило. И не понимая, зачем я это сказал, я вдруг спросил: «А можно туда, к вам?» Я сел в машину, приехал сюда. И это была Страстная седмица и первая моя неделя в жизни, когда я прожил по распорядку монастыря, с новыми людьми. Страстная седмица в монастыре — это службы по 5-6 часов, утром и вечером, днем какие-то труды, вот, как вы сейчас, дорогая моя сестра, трудитесь. Здесь стояла только, по-моему, половина вот этих стен. Мы тягали кирпичи, доски, прыгали, забивали гвозди, мешали этот раствор бетонный вручную. И по шесть часов молиться — для меня это было очень…
Оксана Марченко: Скажи, а не было сначала вот такого ощущения, что эти длинные, какие-то бессмысленные, непонятные молитвы, зачем вот это столько? Они же поначалу очень страшат людей.
Олег Карамазов: Ну, с того дня прошло 17 лет, по-моему, как я здесь очутился, и я тебе признаюсь: мне до сих пор эти мысли приходят.
Оксана Марченко: Я словила себя на мысли, представляешь, мне стыдно давать иногда милостыню. Как будто ты себя отождествляешь с этим человеком, да? Вот и у тебя просят. Как бы ни просить, ни давать не умею.
Олег Карамазов: Поразительно, но это, наверное, свойство нашей души. Потому что тоже: много, мало дал − это называется совесть. Здесь был замечательный магазин, недалеко, на Одесской площади. Я приехал на таком спортивном мерседесе. Супруга позвонила, надо скупиться. Я выхожу, у меня тележка загружена, я забираю эти два огромных пакета с едой и, так посвистывая, подхожу к машине. Нажимаю кнопку, открывается багажник, сейчас загружать. И в это время как откуда-то из-под земли выныривает дедушка.
Меня поразило то, что я его где-то видел раньше. Борода небольшая, аккуратная, брючки такие тоже, стиранные, наглаженные. Он весь такой какой-то очень-очень аккуратный. Слова были такие: «Сынок, дай на хлебушек, пожалуйста». И я ему сунул деньги, загрузился, уехал. Я забыл про этого дедушку. И я сидел дома, отдыхал, листал книжку, и мне попался один из портретов Николая Чудотворца. Я понимаю, что надо мной сейчас будут смеяться многие наши зрители. По крайней мере – я не могу сказать, что это был Николай Чудотворец, но то, что это был человек очень похож на того святого, которого мы видим по иконам, вот точно это один в один был этот человек. В этот момент, наверное, Господь что-то открывает.
